На главную сайта На главную форума
Меню сайта

Категории раздела
Ночи Кабирии [5]
Джан [5]
Метафизичная история в духе японских классиков
Бедная Лиза [1]

Мини-чат

Наш опрос
Лучший, на ваш взгляд, спектакль Сигаловой
Всего ответов: 15

Главная » Статьи » Критика и отзывы » Джан

Четыре предпосылки

Спектакль идет на сцене филиала Театра им. Пушкина, в нем всего три исполнителя. Александр Матросов играет героя повести Назара Чагатаева, который в театре стал просто Назаром. Фамилия - это нечто избыточное и раздражающе конкретное. Козак ставил «Джан» как притчу, и живые люди у него должны были уступить место некоторым обобщенным фигурам. Любовь Платонова к четким подробностям, неописуемая пристальность писательского взора быстрее мешала, чем помогала режиссеру.
Всех платоновских дам - Веру, Ксению, Гюльчатай, Ханум, Айдым (супругу Назара и ее дочь от первого брака, его мама, его временную подругу, спасенную им девченку) - играет Алла Сигалова: хореограф, танцовщица и только в третью очередь драматическая актриса. Как все помнят, шекспировский ткач База желал сыграть все роли в катастрофы о Пираме и Фисбе; Сигалова не уступает ему в увлеченности. Искусство танца дает ей доп способности: с особенным блеском Сигалова играет собственных бессловесных персонажей - пустынный кустик перекати-поле и плотоядную птицу, сходу похожую на стервятника и на темного лебедя. Роль тощего верблюда удалась ей меньше, но это уж издержки производства.
Всех персонажей мужского пола (не считая, естественно, Назара) играет 3-ий участник спектакля, и в программке написано: «Народ джан - Илья Барабанов». Это круто. Кто там из французских правителей произнес: «Государство - это я»? Пусть его мощи иссохнут от зависти к умеренному российскому актеру, сыгравшему целый, пусть даже несчастный, люд.
Я пишу так, как будто уверен, что читатель отлично помнит содержание платоновской повести. Я в этом далековато не уверен, но кратко пересказывать «Джан» - пустое дело. У Платонова развитие сюжета означает еще меньше, чем неистовство синтаксиса - неописуемого, яростного, говорящего о жизни нечто совсем новое и заного. Слова у Платонова как будто бы набрасываются друг на друга, мечутся и часто опереждают авторскую мысль. Смысл наилучших книжек Платонова разительно различается от его гражданских убеждений; максимально обобщая, можно огласить, что самого себя Платонов принудил поверить в светлое коммунистическое будущее, а свои книжки вынудить не сумел.
Мир, описанный Платоновым, - перекореженный, глубоко несчастный мир. Даже когда в нем не происходит ничего ужасного, в нем за всех страшно и всех жаль. Шершавый кустик перекати-поле, «пыльный, усталый, еле живой от труда собственной жизни и движения»; голодный верблюд, который «закрыл глаза, так как не знал, как необходимо плакать»; люди, которые «расселились раздельно, по одному человеку, чтоб не страдать за другого, когда нечего есть», - все переполнено страданием. О этом свидетельствуют не картины жизни, не переживания персонажей, но сначала сами слова, сросшиеся в совсем неосуществимом, мучительном порядке. Их нельзя пересказать, их можно лишь цитировать.
И все таки какие-то контуры фабулы читателю знать нужно. Люд джан, придуманный Платоновым, - убогий народ-страдалец: он постоянно жил в горе и бедности, а сейчас просто вымирает. Нужно также знать, что люди, «живущие без всякого значения, <...>имеющие только непроизвольно выросшее тело и чужие всем», - возлюбленные герои Платонова. К благополучным людям он испытывает недоверие, нередко перестающее в неприязнь; мир бездомных горемык ему не только лишь понятнее, да и милее. С одной и той же странной нежностью Платонов ведает, как в этот мир врастают его герои: Дванов - в «Чевенгуре», Вощев - в «Котловане», Назар - в нашей повести.
Его, лишь что окончившего столичный институт, женившегося на случайной знакомой, глаза которой были «грустны и терпеливы, как у огромного рабочего животного», влюбившегося в полувзрослую дочь собственной супруги, отправляют на родину, в Туркмению. Он должен посодействовать собственному обреченному и безропотному народу, от которого осталось меньше пятидесяти человек. Назару удается накормить соплеменников и как-то сделать их существование: при всем этом сам он чуток не погибает. Ощутив прилив жизненных сил, люди народа джан расползаются поодиночке - им охото прогуляться по земле и поискать счастья (слово «джан», как утверждает Платонов, и значит душу, ищущую счастья), чтоб позже опять собраться совместно и зажить лучше, чем ранее. «Горе и печаль к нам тоже еще придут, но пусть наше горе будет не такое жалкое, какое было у нас, а другое», - говорит герой Платонова перед тем, как уехать назад в Москву и стать счастливым по-своему. Несложно увидеть, что обязательность новейшего горя не то чтоб веселит Платонова, но примиряет его с своими руками сочиненным хеппи-эндом.
Как я понимаю, у Романа Козака было четыре предпосылки взяться за эту повесть. 1-ая - дикое совершенство платоновской прозы и заманчивость задачки: хоть частично перевести на язык сцены то, что в принципе не переводится ни на один из языков мира. С данной задачей достаточно прилично справляется Александр Матросов. Он нащупал главные характеристики собственного персонажа: простодушную решительность, умение доверяться окружающей жизни и неумение мыслить о для себя самом, а основное - невесть откуда берущуюся уверенность: вот так нужно, а вот так нельзя. Его Назар частично припоминает Форреста Гампа в выполнении Тома Хэнкса; разница в том, что у праведного южноамериканского простака на душе расслабленно, а герой Платонова не может не собирается унимать внутреннее клокотание.
2-ая причина, актуальность истории о вымирающем народе («вся Наша родина - наш джан»), Козака, видимо, интересовала меньше. В центре внимания он держит не народную, а лишь людскую судьбу; по-честному его спектакль был должен бы называться не «Джан», а, скажем, «Назар и его женщины». Бедному Илье Барабанову он дает задачки, не имеющие решения: как ни старайся актер сыграть 2-ух персонажей, ведущих суровый разговор, ничего сурового не выходит, сцена становится эстрадным номером. Зато режиссер просто прощает актеру твердый пережим и надсаду. Люд джан для Козака - это все-же не наиболее чем фон.
3-я причина очень существенна, и зовут ее Алла Сигалова. Ей нужна была крупная, суровая работа. Я не знаю, как болезненным был для нее неуспех «Ночей Кабирии», но пользу он, кажется, принес: Сигалова сообразила, что заниматься общедоступным театром ей не с руки, и возвратилась в наиболее обычную сферу обитания. Ее хореография в «Джан» содержательна и точно рассчитана на собственные способности. Когда я говорил о отлично сыгранных ролях кустика и птицы, я совсем не шутил; но говоря о лишней увлеченности работой, я тоже не шутил. В сюжет спектакля Сигалова вводит серию любовных па-де-де (четыре либо 5 - я сбился со счета): неотклонимым из их мне кажется лишь дуэт Назара и Ханум. «Джан» не любовная повесть. «Она молчала не сопротивлялась. Она задумывалась, чем отблагодарить российского, не было у нее ничего, не считая того, что подросло от природы», - ах так обожают у Платонова, и при чем тут танцы?
4-ая причина мне кажется важнейшей (ежели она верна) - либо, напротив, донельзя выдуманной. Я помню и до этого времени люблю спектакли Козака конца 80-х; в индивидуальности восхитительную «Елизавету Бам на Елке у Ивановых». Козак ставил этот спектакль, отлично понимая, что обэриуты - это совершенно не весело, что они (в индивидуальности Введенский и ранешний Заболоцкий) - прямые соседи Платонова по языку. Кое-какие режиссерские ходы в «Джан» разрешают мыслить, что Козак сознательно отправляет поклон собственному прошлому и вспоминает его не без грусти. Интересно, отразится ли это как-нибудь на предстоящей жизни Театра им. Пушкина.
Категория: Джан | Добавил: Carole (17.02.2010)
Просмотров: 879 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Форма входа

Поиск


Rambler's Top100Сайт Нины Бенуа
Copyright MyCorp © 2024
Форум об Алле Сигаловой